Прошло уже 66 лет со Дня Победы в Великой Отечественной войне, но и по сей день не утихают споры о ее ходе, соперничающих сторонах и даже в определенной степени о ее результатах. В этой статье мы затронем наиболее болезненную тему, касающуюся тех далеких времен – вопрос потерь воюющих сторон в Великой Отечественной войне, причем именно боевых потерь.
Что такое безвозвратные потери? Согласно приказу заместителя Наркома обороны №023 от 4 февраля 1944 года, это — «погибшие в боях, пропавшие на фронте без вести, умершие от ран на поле боя и в лечебных учреждениях, умершие от болезней, полученных на фронте, или умершие на фронте от других причин и попавшие в плен к врагу». Об этих безвозвратных потерях шли доклады. Это были потери для полка и дивизии безвозвратные, люди эти были для них потеряны — ведь редко кто из оставшихся в живых попадал снова в свою часть. Но это не значит, что все эти люди погибли. Часть из них попала в плен (особенно при отступлении) и впоследствии выжила, часть осталась на оккупированной территории, часть попала к партизанам, а некоторая часть, может быть, и вернулась в полк, но уточнение зачастую не делалось. Следовательно, из этой цифры безвозвратных потерь определенный процент людей оказался впоследствии жив, причем довольно значительный. Ведь раненые, направленные по тяжести ранений в армейские, фронтовые и центральные (выше дивизионного уровня) лечебные учреждения, все-таки, по большей части, выздоравливали.
В начале 1941 года население СССР составляло 195,3 млн. человек, а в начале 1946-го людей старше 5 лет в стране имелось всего лишь 157,2 млн.; таким образом, «исчезли» 38,1 млн. человек из имевшихся в начале 1941-го. Утрата, конечно же, огромна: 19,5% — почти каждый пятый! — из населения 1941 года. Однако даже 38,1 млн. «исчезнувших» людей нельзя отнести целиком к жертвам войны, ибо ведь и в 1941–1945 гг. люди продолжали уходить из жизни в силу «естественной» смертности, которая уносила в то время минимум (именно минимум) 1,3 % наличного населения за год (не считая младенческой смертности), то есть за пять лет — 6,5 %, что от 195,4 млн. составляет 12,7 млн. человек. Кроме того, не так давно были опубликованы сведения о весьма значительной эмиграции из западных областей СССР после 1941 года — эмиграции поляков (2,5 млн.), немцев (1,75 млн.), прибалтов (0,25 млн.) и людей других национальностей; в целом эмигранты составляли примерно 5,5 млн. человек.
Таким образом, при установлении количества людей, в самом деле погубленных войной, следует исключить из цифры 38,1 млн. те 18,2 млн. (12,7+5,5) человек, которые либо умерли своей смертью, либо эмигрировали. И, значит, действительные жертвы войны — 19,9 млн. человек, не считая, правда, смерти детей, родившихся в годы войны. Это вроде бы противоречит результату наиболее авторитетного исследования, осуществленного в 1990-х годах сотрудниками Госкомстата, — 25,3 млн. человек. Но в этом исследовании специально оговорено, что имеется в виду «общее число умерших (не считая естественной смертности) или оказавшихся за пределами страны», а, как отмечалось выше, за пределами страны оказалось 5,5 млн. эмигрантов. 19,9+5,5 — это 25,4 млн. человек, что практически совпадает с подсчетами Госкомстата. Стоит сообщить, что принципиальное согласие с подсчетами Госкомстата высказал наиболее квалифицированный эмигрантский демограф С. Максудов (А.П. Бабенышев), с начала 1970-х годов работающий в Гарвардском университете (США).
Что же касается гибели военнослужащих, то произведенное в конце 1980-х — 1990-х годах скрупулезное исследование всей массы документов воинского учета 1941–1945 годов показало, что потери армии составляли 8,6 млн. человек. К примерно такой же цифре пришел ранее С. Максудов, причем особенно существенно, что он исходил не из недоступной ему, эмигранту, воинской документации, а из демографических показателей. И, ознакомившись с опубликованными в 1993 году итогами анализа документов, он выразил удовлетворение и даже «удивление» тем, насколько «потери в военкоматском учете… близки к их демографической оценке». Таким образом, два исследования, исходящие из разных «показателей», дали, в общем, единый результат, что делает этот результат предельно убедительным. Нельзя не отметить еще и следующее. С. Максудов в качестве профессионального демографа «упрекнул» исследователей армейских документов в игнорировании естественной смертности, обоснованно утверждая, что собственно боевые потери на самом деле были меньше 8,6 млн., так как некоторая, пусть незначительная, часть военнослужащих (напомню, что в армию призывались и не очень молодые люди — до 50 лет) умерла в силу естественной смертности, и гибель от рук врага постигла, по расчетам С. Максудова, 7,8 млн. военнослужащих. Но в то же время он, как представляется, значительно приуменьшил количество военнослужащих, погибших в плену. Согласно германским сведениям (которым нет оснований не доверять, поскольку речь идет о ведомственных отчетах, а не о какой-либо пропаганде), в плену погибли около 4 млн. человек, правда, значительная часть их не принадлежала к военнослужащим, но, по-видимому, почти 2 с половиной миллиона из них были пленными солдатами и офицерами. И общее число потерь армии (вместе с погибшими в плену) составило от 8 до 9 млн. человек — советских солдат и офицеров…
Широко распространено представление, что наибольшие боевые потери пришлись на самую молодую часть призванных в армию людей — тех, кому было в 1941 году 18 или ненамного больше лет. И это, безусловно, вполне основательное представление, ибо не имевшие существенного жизненного — не говоря уже об армейском — опыта юноши погибали, конечно, в первую очередь; в этом возрасте к тому же нередко еще слабо развито чувство самосохранения. Но боевые потери этого поколения все же крайне резко преувеличивают. Так, в печати многократно утверждалось, что воины 1921–1923 годов рождения погибли почти все; например, один известный ученый, членкор АН, писал не так давно: «Из прошедших фронт людей этого возраста вернулись живыми только 3 процента», то есть 97 (!) процентов погибли…
Между тем из 8,5 млн. мужчин 1919–1923 гг. рождения, имевшихся в 1941 году, к 1949 году «уцелели» 5 млн. Выходит, таким образом, что почти две трети мужчин этого поколения вообще не воевали, что крайне неправдоподобно, ибо, как утверждается, только один из тридцати трех фронтовиков этого возраста «вернулся живым». Нельзя не сказать и о том, что из «исчезнувших» мужчин указанного возраста далеко не всех можно считать погибшими на фронте. Дело в том, что из 8,8 млн. женщин тех же 1919–1923 гг. рождения к 1949 году осталось 7,6 млн., и, значит, 1,2 млн. из них погибли, то есть только в три раза меньше, чем мужчин. Поскольку в армии находилось менее 0,6 млн. женщин (всех возрастов) и они не ходили в штыковые атаки, ясно, что абсолютное большинство из 1,2 млн. «исчезнувших» молодых женщин погибли от вражеского террора, голода, холода, разрухи и т.п. И от тех же причин погибли, по всей вероятности, едва ли меньшее (чем женщин) количество мужчин того же возраста. Ведь в силу самой биологической природы мужчин они в экстремальных ситуациях значительно менее выносливы, чем женщины. Определенная часть «исчезнувших» молодых мужчин оказалась в эмиграции, куда, как уже сказано, ушли 5,5 млн. человек, и естественно полагать, что доля именно молодых мужчин была среди них немалой. Наконец, в число «исчезнувших» мужчин входят и гражданские лица, оказавшиеся на оккупированных территориях, объявленные врагом военнопленными и заключенные в соответствующие лагеря.
Следует отметить, что система учета потерь в Советском Союзе превосходила немецкую даже не на голову, а, минимум, на две. Кардинальное ее отличие состояло в том, что она была централизованной и охватывала все действующие на фронте части и подразделения: и непосредственно советскую армию, и ВМФ, и части НКВД, и пограничников, включая даже работников наркоматов путей сообщения и здравоохранения. В Германии же учет потерь осуществлялся децентрализованно. Отдельно — вермахт, отдельно — ВМС, отдельно — авиация, причем авиация в Германии, вспомним, включала в себя и части ПВО, которым приходилось участвовать в боях с наземными силами, и, позже, авиаполевые дивизии, которые по сути были пехотой; отдельно — СС, организация Тодта, фольксштурм, который вообще часто управлялся не по военной линии, а по партийной, и так далее. Кроме того, весной 45-го система учета потерь, даже децентрализованная, была по сути разрушена, и учет практически не велся. Но и это еще не все. В войне против Советского Союза, кроме непосредственно германских частей, принимали участие войска стран-союзниц Германии — итальянские, испанские, венгерские и другие; немецким командованием также было привлечено население оккупированных стран путем вербовки добровольцев (было сформировано более 20 дивизий и множество более мелких подразделений). Как именно учитывались потери этих формирований, четкой информации в немецкой статистике нет. Также постоянным препятствием для определения реального числа потерь личного состава войск являлось смешивание потерь военнослужащих с потерями гражданского населения. Поэтому подсчет потерь ведется до сих пор. Основная масса серьезных исследований примерно сходится на следующих цифрах. Потери Вермахта и войск СС на Восточном фронте составляют 8,0-8,9 миллионов человек безвозвратно, из них боевые потери убитыми и умершими от ран 5,2-6,1 миллионов (включая умерших в плену) человек (разброс так велик из-за приведенных выше причин). Плюс к потерям собственно Германских ВС на Восточном фронте необходимо прибавить потери стран-сателлитов, а это ни много ни мало 850 тыс. (включая умерших в плену) человек убитыми и более 600 тыс. пленными.
...
Полный вариант этой статьи Вы можете прочитать в журнале "Наука и Техника" №12 за 2012 год.